Альбом выпущен берлинским лейблом Трезор, записан в Берлине, и называется «Берлинские сессии».
На нём пять длинных треков и один ремикс. Эткинсу помогал никому не известный берлинский продюсер Паку (Pacou), вроде бы Паку выполнял функции инженера, последний трек альбома называется «Паку ремикс».
Альбом звучит как возвращение к корням, к эпохе раннего техно. Музыка проста, напориста, груба и интенсивна. Никаких изящных красивых штучек к ней не приделано, следов вмешательства компьютера – то есть резки звуков на кусочки и шлифовки каждого кусочка отдельно - тоже не слышно. Нет посторонних семплов, нет акустических инструментов, нет игры с фильтрами, одним словом, ничего нет, что было придумано в 90х и нулевых годах, сдержанности и лаконизма тоже нет. Нет нойза, нет чересполосицы стилей.
Электро, конечно, ощущается, но это какое-то нутряное электро, глубинное, на электроклэш ну никак не похожее.
А раз 90х нет, значит, мы имеем дело с саундом 80х.
Яркое и сочное примитивное буханье и вжиканье из секвенсора. Музыка свингует, в ней ощущается некоторый намёк на мелодические риффы.
Каждый из треков можно представлять себе как ужасно растянутую песенку, когда один куплет с рефреном тянутся три-четыре минуты. Время замедлено, почти остановлено, а бит тем не менее мускулисто перекатывается и горбатится.
Слушается свежо.
Хуан Эткинс – признанный основоположник техно.
Он в начале 80х сделал несколько первых шагов, отчего сорвалась и понеслась лавина. Техно, разумеется, относится к самым оригинальным, радикальным и влиятельным явлениям в поп-музыке последних 25 лет.
Камень техно упал в озеро поп-музыки, пошли большие волны, потом волны поменьше, потом всё успокоилось. Ситуация в музыке, конечно, сильно поменялась – но трудно сказать, отчего именно она поменялась, от падения техно-камня или от каких-то иных причин. А техно-камень утонул.
Музыкой будущего техно не стало. Хуже того, сегодня кажется серьёзным и зрелым техно, которое очень похоже на техно двадцатилетней давности. Во второй половине 80х казалось, что такая музыка – это предгорья будущих гор, а оказалось, что это и были вершины. Надо заметить, что ситуация моментального исчерпывания темы и быстрого достижения максимальной глубины типична для ситуаций авангардного прорыва: скажем, чёрный квадрат Малевича, находящийся в самом начале конструктивистского прорыва, - куда радикальнее всего последовавшего, в эпоху Флюксуса начала 60х абсурдистские хепенинги были куда более оголтелыми и интересными чем всё, что последовало потом. Похоже, что то же самое относится и к тяжёлому року и к панку. В идее постоянного обновления и движения вперёд есть грандиозная неправда.
Хуан Эткинс дал интервью двум немецким музыкальным изданиям – журналам De:Bug и SPEX. Судя по описанию, Эткинс – апатичный, ушедший в себя человек, он чем-то подавлен, он смертельно устал. Если я правильно понимаю эзопов язык благожелательно настроенных журналистов, то Эткинс принимает какие-то сильнодействующие наркотики. Тем самым Эткинс, предположительно, разделяет судьбу многих темнокожих американских музыкантов: то, чего не добивается интенсивная эксплуатация и заимствование их музыки, того добиваются наркотики.
По поводу своей новой музыки Эткинс почти ничего не говорит: разве то, что железный семплер и секвенсор Akai MPC 2000 ему ближе и понятнее, чем компьютерные программы: «Я начал заниматься музыкой очень давно, тогдашние компьютерные программы делали много ошибок и часто зависали, оттого я чувствую себя увереннее с хардвером. Я доверяю тому, что делаю своими руками».
За техно стояла идея музыки будущего, новый же альбом во многом напоминает самые первые техно-треки.
Хуан Эткинс: «Техно пришло и ушло. То, что было достигнуто, не может быть достигнуто ещё раз. Только то, что уже реализовано, может продвинуть музыку вперёд.
Нет, техно не закончилось. Сегодня главное – это ты как музыкант, как творческая личность. Дело вовсе не в саунде, не в неожиданности и новаторстве применения электронных барабанов или вообще электроники. Всё это осталось позади. Теперь главное – это песня, конкретная запись, то, что делает конкретный человек».
Для кого ты делаешь свою музыку? На кого она рассчитана?
Хуан Эткинс: «Я об этом не думаю. Я делаю то, что хочу. Естественно я думаю о людях, которые покупают мои грампластинки, которые инвестируют в меня деньги. Я делаю музыку, потому что это доставляет мне радость, но я должен и оплачивать свои счета. До известного предела я должен заниматься бизнесом. Но самое важное для меня – это производить альтернативу современному статус кво. Должны существовать люди, которые доходят до самого края».
По поводу новой технологии Хуан Эткинс энтузиазма не испытывает. Он одобряет, с одной стороны, сегодняшнюю ситуацию, при которой возможность делать музыку получило так много людей как никогда раньше. С другой стороны, его раздражает потоп безобразной музыки, а также уверенность многих в том, что вращения пары кнопок достаточно, чтобы изготовить альбом.
Хуан Эткинс: «Технология – хороша, но она работает в двух направлениях. Технология может способствовать прогрессу в музыке, но в тот же самый момент она даёт возможность контролировать и ограничивать творческий процесс. Давление постоянно растёт, гайку закручивают всё сильнее. Новую технологию применяют для тирании и контроля над мыслями. Ту же самую технологию, которую использую я, применяют против меня».
Тут техно-ветеран начинает поносить звукоиндустрию, которая контролирует рынок и заводы, печатающие звуконосители, а также вкладывает миллионы в Бритни Спирс.
По поводу смысла техно, Хуан Эткинс говорит, что этим словом в 80х он называл свою музыку, так что смысл у техно такой – это музыка и жизнь Хуана Эткинса. Мысль о том, что именно этот саунд – музыка будущего, тоже имеет банальное объяснение.
Хуан Эткинс: «В Нью-Йорке ты каждый вечер можешь выйти из дома и в чём-то поучаствовать. А в Детройте ты был рад, если что-то случалось на уикэнде. Поэтому ты расслабляешься – за окном холод и сугробы метровой высоты – и думаешь о разных материях, развиваешь всякие идеи, думаешь о будущем. Вспомни Томаса Эдисона. Ведь он был из Детройта. В Нью Йорке у Эдисона не было бы времени изобретать лампочку накаливания».
